Искусство беглости тел

Работать вместе театр балета имени Якобсона и Вячеслав Самодуров начали больше года назад. Тогда в честь 90-летия Р. Щедрина они выпустили на сцене Мариинского дивные «Озорные частушки» – залихватские, сложные, умные, оставившие после себя чистый восторг. Сейчас Самодуров добавил к своим «Частушкам» одноактный балет «598 тактов» на музыку барочного концерта, а прослойкой между ними стал цикл миниатюр отца-основателя театра Леонида Якобсона «Роден», парадоксально связавший имена, времена и премьеры. Комплект получился удачным.

Большой поклонник немецкой классики Слава Самодуров вдохновился, по его словам, «обыкновенным барочным концертом» Карла Филиппа Эммануила Баха. Слушал он его так тщательно, что вместо навязывания спектаклю названия обозначил его до прелести простым «598 тактов» – ровно столько Бах и придумал. Трезвая почтительность названия удержала хореографа в нужной точке: он очарован большим мастером, и всё же общается с ним храбро и дружески, расслышав в том шанс поговорить о важном весело. Со времен когда-то поставленного Самодуровым разухабистого Прокофьева утекло много воды. Теперь он стильно, с какой-то элегантной уверенностью дарит движение каждой восьмушке нотного текста, улыбается юмору триолей и красоте форшлагов. Логика музыки определяет движение семерых артистов: темы прихотливо сводят их в синхронные и не очень пары, разбивают в зыбкие союзы двух мужчин и одной женщины или наоборот.

Поддавшийся музыке Самодуров вводит в дело слуг в пудреных париках, носящих канделябры со свечами да стулья с пузатыми ножками (художнику Елене Трубецкой не изменило чувство меры и такта). Соблюдая лакейский регламент, они будто сами становятся сценическим реквизитом, активной сценографией. А хореограф тем временем без нажима играет контрастами: прямые линии проходов слуг в камзолах – и вольный поток танца людей в телесных трико. Чем строже одно, тем свободнее другое, и баланс сил тут текучий и временный.

Когда концерт начинает звучать как менуэт, его горделивая размеренность толкает артистов попробовать нечто новенькое – вроде устойчивости стойки на голове. Легкомысленные прыжочки с неакадемично растрепанными руками и стопами кончаются четкими двойными фуэте. А поскольку после барокко человечество усвоило и театр абсурда, где Ионеско сделал стул полноценным действующим лицом, начинается игра артистов со стульями – то есть игра людей с этой метафорой места в жизни. Противная детская «не зевай», когда стульев меньше, чем претендентов их занять, подчеркнута мягкой борьбой пары, делящей неудобный общий стул с хорошей миной. Благородные жесты лишь подчеркивают тщетность возни, и чтобы прикрыть неловкость, кавалеры и дама подробно пьют чай (она с оттопыренным пальчиком). Вдруг выясняется, что телесного цвета трико и шорты благодаря танцу смотрятся не проще кринолина. Впрочем, любая одежда не защищает своих носителей от маленьких человеческих драм: глоток чая, взгляд на чашку с блюдцем, поцелуй в шейку; чуть кокетства, попытка ревности – и вот уже общий танец прекрасно сливается с эпохой барокко и младшим Бахом.

И всё же здесь не стоит ждать приторной гармонии и пресного благообразия, оттененных соседством с миниатюрами Якобсона «Роден», взорвавшими отечественные семидесятые. У Самодурова с ним диалог из нашего времени, когда всё иначе, ничего слишком красивого и сентиментального, без приторной женственности женщин и прямолинейной мужественности мужчин.

И никакой умилительной законченности мысли: в одной из сцен поборовшуюся за место на стуле пару со всех сторон окружают лакеи-конформисты – прямой угрозы будто бы нет, но и безопасности тоже. В итоге в небольшой спектакль вшита уйма культурных кодов. Принятый тут за основу классический балет блестит то хай-теком, то антикварным маньеризмом, намеченный вскользь романтизм неизбежно прячется в бидермейер. Хороший диалог современника с ушедшим мастером, вслед за ним уместившим дух времени в барочную завитушку.


 

Журнал Театр
12 апреля 2024
Лейла Гучмазова

Ссылка на оригинал