Дюжина первых поцелуев

    «Лебедь» и «Качуча», «Средневековый танец с поцелуями» и «Блестящий дивертисмент» – маленькие шедевры Леонида Якобсона, поставленные им более полувека назад и на десятилетия исчезавшие с афиш, снова можно увидеть в Санкт-Петербурге. Созданный мастером театр, что когда-то назывался «Хореографическими миниатюрами», а теперь носит его имя, продолжает работу по возвращению его наследия на сцену. Нынешнюю премьеру обеспечил немалый коллектив репетиторов театра, прежде всего – когда-то танцевавшие в «Миниатюрах» Вера Соловьева и Николай Левицкий, и она стала не иллюстрацией к курсу истории балета двадцатого века, но живым фактом реальности балета века двадцать первого.

    Леонид Якобсон сочинял свои миниатюры циклами, и в первом отделении вечера к нам вернулись три мини-спектакля из цикла «Классицизм – Романтизм». Выстраивая свою карьеру в довольно жесткой советской реальности, где всегда признавался правильным только один путь (вот все должны были поклоняться драмбалету, наконец его поборол «симфонический балет» – и стал мгновенно затвердевать в своем величии и душить все другие способы высказывания), Якобсон непрестанно оглядывался в прошлое, с этим прошлым играл в «может быть». Легендарная его вещь, «Средневековый танец с поцелуями», поставленная на музыку второй части прокофьевской Сонаты для фортепиано № 8 си-бемоль мажор, – уход от динамики балета второй половины ХХ века к танцам церемонным, галантным, обряженным в тяжеловесные как бы средневековые наряды. Может быть, вот так все начиналось? Три пары, обозначающие куртуазные движения, и невиданная вольность – аккуратные поцелуи в шейку? Первые поцелуи, что больше напоминают ритуал, чем выражение чувства? И лишь когда одна пара остается наедине, она на долю секунды всю эту галантность отбрасывает, вцепляясь друг в друга в настоящих объятиях? Может быть, танец всегда говорил об истинных желаниях, только иногда носил слишком тяжелые церемонные одежды? Еще одна миниатюра из этого же цикла – «Качуча» на музыку «Андалузской серенады» Пабло Сарасате – тоже разговаривает с прошлым, очевиден диалог с той качучей, что в середине XIX века прославила Фанни Эльслер. Александра Коршунова, которой достался этот номер, запомнится фантастической свободой движения: танцуя на каблуках, она добавляет своей героине легкость дунканисток-босоножек и строгую стать пуантных танцовщиц одновременно. В «Качуче» будто слились все возможные языки танца и органично существуют друг с другом; зрелище совершенно волшебное. Третьим же восстановленным номером из программы «Классицизм – Романтизм» стал «Лебедь» на музыку Сен-Санса – оммаж Якобсона Михаилу Фокину и спор с ним одновременно.

    Фокинский Лебедь – белоснежный, иногда с буквальным алым пятном на груди (Анна Павлова прикалывала массивную рубиновую брошь как знак смертельной раны) – умирал печально и обреченно; в ХХ веке кто-то из балерин пытался обозначать несмирение, но хореографический текст не особенно позволял это сделать. Якобсон поставил на затертую до дыр музыку монолог Лебедя, сражающегося до последней минуты, бунтующего, не сдающегося. Резкие движения, будто выламывающие сами себя руки, текст, взрывающийся протестом, отказ быть жертвой. Эта миниатюра досталась Светлане Свинко – и балерина поразила экспрессией восстания, точностью этого бунта. (Заметки в сторону: говорят, равных талантов в семье не бывает, но вот пожалуйста – старшая сестра получает свои овации в Театре имени Якобсона, младшая, Елена, только что ставшая лауреатом «Золотой Маски» за роль в Красноярской «Катарине», теперь блистает в петербургском Михайловском театре.)

    Кроме свежевосстановленных миниатюр в программу вечера были поставлены и воскрешенные в прежние годы номера в хореографии Якобсона. По-прежнему радует публику «Полет Тальони» на музыку второй части моцартовского Концерта для кларнета с оркестром ля мажор – крохотный спектакль, основанный на простом трюке: балерину (Алена Гривнина) поднимают в воздух и создают иллюзию ее не касающегося земли полета четыре танцовщика в черном – аналог «незаметных» актеров в традиционном японском театре. Каждому зрителю понятно, что это всего лишь трюк, и всем ясно, как он сделан, но «парящая» на черном фоне белоснежная танцовщица остается символом театрального чуда, которое так необходимо публике. Это – объяснение Якобсона в любви летучему белоснежному балету; его антипод – балет «земной», игровой, тоже удостоился влюбленного оммажа: то был «Вестрис» на музыку Геннадия Банщикова. Миниатюра, поставленная Якобсоном для Михаила Барышникова и названная в честь артиста XVIII века, предлагает взглянуть на мгновенную смену масок танцовщика-лицедея, и Дмитрий Соболев, ныне исполняющий эту партию, в секунду меняет возраст, темперамент и общественные занятия персонажей, каждый из которых – лишь творение Вестриса.

    В финал программы худрук Театра балета имени Леонида Якобсона Андриан Фадеев поставил еще один восстановленный мини-спектакль: «Блестящий дивертисмент» на музыку Глинки. Пять виртуозных пар и один премьер (Кирилл Вычужанин), задающий темп блестящим танцам, где танцовщикам поставлены более сложные комбинации, чем танцовщицам. Женщины украшают сцену, мужчины ее покоряют. Такова логика якобсоновского «Блестящего дивертисмента», и, когда дамы группой собираются в центре сцены в некое подобие алого цветка-костра, мужчины прыгают «через него» (на самом деле, конечно, позади, но эффект выстроен именно так) – и захватывают сцену, и торжествуют. Особенно виртуозна партия премьера (этого героя многие склонны считать «королем-солнцем») – масса мелкой техники, привнесенной в балет именно французской школой, исполненная Вычужаниным безупречно, говорит о вечности этого летучего занятия по имени классический балет. Якобсон в сложные времена фантазировал вроде бы на темы прошлого, а на самом деле говорил о будущем. И сегодняшний театр его прекрасно слышит.

Оригинал статьи