Черный лебедь и средневековый танец с поцелуями — в Александринку заглянули балеты Якобсона

Премьера «Блестящего дивертисмента» в Театре балета имени Якобсона на сцене Александринского театра разрушила стереотипы, порадовав с разных сторон.

Театр балета имени Якобсона — яркий экземпляр петербургской-ленинградской особости, её достояние. Имея в афише академическую классику большого формата и достойного качества — «Дон Кихота», «Лебединое озеро» и так далее, — он активно растит свой статус специалитета и к наследию своего отца-основателя относится не как в среднем по России, а с сердцем и умом. Леонид Якобсон оставил небедный свод миниатюр, обаятельных и трудных для воспроизведения по необычной технике и требованиям к артисту. Полтора года назад Театр уже приводил в порядок наследие и преуспел, а сейчас выстрелил полноценным залпом, удивив разнообразием и качеством хорошо забытого старого.

Этим шедеврам полвека и чуть больше, и, при всей их актуальности, легко представить, что в 1960-е они были взрывом стереотипов, кислородной подушкой. Нынешние 4 новинки среди 11 пунктов программы очень подкрепляют и жанровый срез, собрав в картину дивный танцевальный мир Якобсона.

К имеющимся признаниям в любви к классицизму в «Вестрис» и романтизму в Па де катр и «Полет Тальони» (а заодно мужскому и женскому академическому балету) театр прибавил «Средневековый танец с поцелуями» на музыку Сонаты для фортепиано Прокофьева. По ритму, стильным жестам, богатству костюмов он выглядит средневековой фреской, и в противовес царившему в шестидесятые и претендующему на тот же стиль «Ромео и Джульетте» Леонида Лавровского это именно фреска, легкая и живая, с живыми людьми в слоях тканей и поцелуями украдкой. Так что в аналогах у нее не драмбалетная махина, а родившийся в то же время странный «Город мастеров» и променад гостей из современных «Ромео и Джульетты» Алексея Ратманского.

Снабженная благородным посвящением «Качуча» (Якобсон поклонился виртуозной огневушке XIX века Фанни Эльслер) с её выпадами, прыжками, гоношливым шагом и ворохом оборок на алой юбке наследует никакой не Андалузии и не старинным гравюрам, а широкой душой русской балетной Испании. Смягченный автором рисунок танца и музыка Пабло Сарасате при более тонком исполнении могли бы стать балетной иконой вроде «Калифорнийского мака» Анны Павловой, а пока порадовали темпераментом.

Главным женским соло и по совместительству гвоздем программы стал «Лебедь» Якобсона: в черной пачке, непокорный, напрочь лишенный мягких линий и заношенного за годы исполнения эстетского трепета, этот лебедь слишком полон жизни, чтобы сдаться. Так обрубленный сталинскими репрессиями «лебединый модернизм» с его черным лебедем Николая Фореггера храбро и свежо пророс у Якобсона; и хвала педагогам, снайперски давшим шедевр Светлане Свинко, добавившей в танец угловатость и бунт подростка.

Вообще нанизанные одно за другим па де де, па де труа, секстет крепко повышают среднюю температуру российского балета. Что было разлито в воздухе в прежних обновлениях программы, теперь пропечатано внятным шрифтом: куртуазный маньеризм — не только охи-вздохи с красиво сложенными кистями, но и соперничество за даму, поступки в виде высоких прыжков, больших антраша и даже — хвала Якобсону — лихих партерных шпагатов. Романтический пыл — не только обводки и поддержки, но и отчаянный бег неразделенной любви, прятки от себя, несостоявшееся возвышение на пуанты. Хореограф — не только мастер по разводке и наделению артистов текстом, но и уникально слышащий музыку уникум, что видит в ней единственно возможное движение. Так балетная картинка наследия вырастает в картину мира, а эстетика — в этику, мимоходом утверждая: романтизм (и советские 60-е — не исключение) невозможен без прекрасной дамы, а балет — без ощущения времени, каким бы далеким от него он ни казался.

Здесь же дивная интеллектуальность Якобсона, его широта взгляда на мир с отличным знанием культуры Отечества: он взял для одноактного «Блестящего дивертисмента» музыку Глинки, вдохновленного Миланом, Ла Скала, итальянской оперой. Давший название всей программе балет утвердил узнаваемый стиль Якобсона с его вниманием к человеку и к детали. Он работал с небольшой труппой и, конечно, мог распределить силы на огранку каждого — тем ценнее найти в нынешних исполнителях «ту самую» идею в новом времени. Вестрис Дмитрия Соболева артистичен и предельно точен, не портит воспоминаний об исполнявшем этот номер молодом Барышникове и притом любит танец больше себя. Тальони Алёны Гривниной не заботится о гравитации и прочих глупостях, просто живет в двух метрах выше сцены. Валери Гоме де Кадис совсем не знает инерции, приручая её виртуозностью. Плюс остается в фокусе завещанное мэтром актерское мастерство, и игра трио Алла Бочарова — Кирилл Вычужанин — Дмитрий Соболев или дуэта Анастасия Мильченко — Андрей Сорокин находится много выше балетных стандартов.

И вот парадокс: хореографический мир Якобсона попутно заставляет усомниться в живучих стереотипах. Зазнайская столица, в советские годы обирая северную, обвиняла её же в сухости рук, жесткости корпуса, холодности танца. Глядя на «Блестящий дивертисмент» — ну и где они? Свежесть, вкус к парадоксу, умение брать в фокус и в рамку природную красоту разнотравья — вот он, ленинградский балет 60–70-х полвека спустя.

Отдельный поклон худруку театра экс-премьеру Мариинского Андриану Фадееву и его команде, нащупавшим курс на пополнение афиши — с сохранением лица во всех смыслах и в любых обстоятельствах. Кроме того, ещё свежи впечатления от награждения «Золотой маской», где худруки демонстрировали разный уровень скромности, а Фадеев на премьере не вышел на поклоны, предоставив это право бывшим артистам Якобсона, ныне педагогам-репетиторам Вере Соловьевой, Николаю Левицкому, постановочной команде. Отличный уровень.


Оригинал статьи