Балаган и коррида
«Кармен» с Дианой Вишневой и премьера «Озорных частушек» в Театре балета имени Якобсона. Двумя балетами на сцене Мариинского театра отметили 90-летие Родиона Щедрина.
Знаменательно, как переплетаются факты истории: первое балетное воплощение «Частушек» появилось в Мариинском театре, когда основатель авторского коллектива, новатор Леонид Якобсон поставил на эту музыку миниатюру «Малявинские бабы». Теперь Санкт–Петербургский театр балета имени Леонида Якобсона взялся за партитуру Щедрина.
Второй балет не мог не появиться в юбилейной афише: транскрипция самой популярной в мире оперы стала, пожалуй, самым известным опусом Щедрина.
Про Вишневу в «Кармен» много говорить не приходится: прима вернулась на сцену родного театра и протанцевала со свойственным ей победительным шармом. Эта цыганка – не опасная тигрица, но довольно игривая кошка, вовсе не вульгарная, скорее – пикантная. Впрочем, все равно опасная: вокруг нее – аура смерти.
Меняя отточенный легкий пуант на тяжелую стопу, а позу с эротически откляченным бедром – на заплетающиеся, шаркающие шаги, она так и не ответит однозначно на главный вопрос этой танц-корриды: Кармен – жертва обстоятельств или их создательница? Смысл останется плавающим. Зато обработка мелодий Бизе Щедриным, сделанная им для жены, Майи Плисецкой, и сегодня кажется безупречной в передаче трагедии рока.
Не зря Арам Хачатурян, который, вслед за Шостаковичем, отказался о просьбы Майи Михайловны написать музыку балета про Кармен, сказал ей:
«Зачем вы меня просите? У вас же дома есть композитор».
«Озорные частушки» – специальная премьера к 90-летию. Спектакль на музыку юбиляра пригласили поставить Вячеслава Самодурова, который на сегодня один из немногих российских хореографов, способных сочинять балеты на мировом уровне.
Музыка «Частушек», с ироническим свингом и безостановочным драйвом, материал того типа, с которым Самодуров любит и умеет работать: в недавнем его балете «Танцемания» в Большом театре, как я писала, «фантазия хореографа, возглавляющего балетную труппу Оперного театра в Екатеринбурге, просто зашкаливает. Восхищения достойно как под его «пером» классические па расцветают букетом нюансов: здесь чуть сдвинуто, там немного приукрашено или сдобрено мелким балетным «хулиганством», веселым кривляньем – и классику не узнать. Вот что значит умело наложенный макияж».
В новом балете макияж тоже затейливый. И не менее щедрый. Для Щедрина.
Он в своем «почти токкатном» (авторское определение) концерте смешал интонационные намеки на фольклор с джазом, отдавая смесь оркестру с обильной перкуссией. Смешливый вызов, которым полон жанр частушки, с ее короткими мелодическими периодами, плюс идея концертного соревнования, неизбежно ведут танцовщиков к игре в парад. К демонстративной состязательности и неутомимому «перебиранию» возможностей.
Что такое концерт? Это когда музыканты «и конкурируют, и сотрудничают». Самодуров хорошо умеет слушать музыку, поэтому танцующие в «Частушках» именно этим и занимаются. Хореография вьется подобно выстраиванию звуков: если в оркестре повтор темы с вариациями, фермата или цезура, «ауканье» или контрапункт, то в танце – то же. Кстати, оркестр Мариинского театра с дирижером Арсением Шупляковым и Николаем Мажарой, отменно исполнившим партию фортепиано, построил крепкий фундамент для балетного здания.
В нем требуются не артисты с амплуа возвышенных принцев и величавых прима-балерин, а крепкие полухарактерные профи, которые могут без устали молотить ногами и так, и сяк, крутиться в долгих пируэтах, четко и хлестко отбивая движениями быстрый ритм и не забывая про слово «озорные» в названии.
Именно такими исполнителями – в нужном количестве – располагает Театр имени Якобсона. Заводя друг друга ( частушки же!) артисты откликаются на подготовленное и потому слегка «глумливое» фортепиано, на броские басы контрабасов и на победный рев труб с тромбонами, на оглушительный тамтам и змеею «скользящий» и шуршащий звук метелочки по малому барабану.
По очереди появляясь в поднимающихся квадратах серебристого блестящего занавеса или на фоне пестро-акрилового задника, потом объединяясь в пары и группы, танцовщики во франтоватых, слегка безумных костюмах (автор – Анастасия Нефёдова) доказывают, что фольклорная составляющая балета интересует Самодурова не больше, чем композитора. Лишь как общий контур. Не случайно в оркестре нет балалайки, но есть имитация ее звучания.
Постановщику важнее показать группу вневременных «чудиков», которые и одеты как фрики, и двигаются, как фрики. Но вот забавно: при виде самодуровских чудиков вспоминается неоклассик Баланчин, с его напористой энергией в быстрых частях балетов, дерзкими эпольманами, игрой телесных ракурсов и умением нестандартно использовать словарь академической лексики.
Но автор нового балета идет дальше. Артисты то соревнуются в выворотности, то, наоборот, сдвигают колени друг к другу. Или мешают традиционные пор-де-бра с обезьяньи болтающимися руками. Это придает дополнительную терпкость бесшабашному дивертисменту. Как и смесь женских пуантов с мужскими «кроссовками». Или миксты акробатики с аристократизмом, лирического хоровода» – со «стенкой на стенку», ходьбы «паровозиком» – с позами девушек с веслом, прыжков в растопыренный аттитюд – с модернистскими вихляниями тазом. Все это за 16 ураганных минут.
В итоге смертельно, надо думать, уставшая труппа («балет-аллегро без единого замедления», говорит Самодуров) и благодарная публика, оценившая упоительный балаган.
А я, хлопая, вспоминала слова Блока: «Всякий балаган…стремится стать тараном. Пробить брешь в мертвечине».
Ирония «Частушек» беспокойна. Она только кажется безмятежной. Кукольная театральность балета навевает и грусть. Как говорил о своем времени поэт Серебряного века Михаил Кузмин, «минутное очарование легчайших пылинок».
Вот и здесь почти так же.
Майя Крылова
